Как я выучил французский
Раз уж я начал писать о моём иммиграционном процессе, думаю, не лишним будет посвятить изучению французского отдельную статью в моем дневнике. Надеюсь, мой опыт будет рано или поздно кому-нибудь полезен, прежде всего тем, кто, готовится к интервью по программе Квебека, находясь вне языковой среды.
Как я уже писал ранее, пакет документов пришлось отозвать, и благополучно забыть о Канаде и лучшей жизни на неопределенное время. Неопределенное – в буквальном смысле, потому что кроме самого провидения, никто не знал, как долго мы еще не сможем даже думать о том, к чему так стремились.
Но, наверное, в любом эмигранте сидит нечто, никогда не желающее примиряться с окружающей действительностью. Это маленькое неуживчивое создание не умеет воспринимать императивное влияние судьбы, и начинает медленно поедать своего хозяина изнутри, вынуждая вырваться из оков смиренного повиновения и начать двигаться, пусть к неопределенно далекой, но тысяча раз желанной цели.
Итак, что мы на тот момент имели. Первое и единственное, мы не могли податься на иммиграцию. Но что мы могли сделать, для того, чтобы хоть как-то приблизить желаемое. Да, в общем-то, ничего… хотя… ну да, французский. Кто мне мешает начать изучать французский, с недавних пор вышвырнутый в сердцах из моей жизни, как символ не оправдавшихся надежд?
Вполне вероятно, на тот момент я как никогда ощущал острую потребность в непрерывных активных действиях, чтобы не оставить ни одного укромного уголка в моем сознании, где бы могло укрыться то хищное ненасытное существо, которое всеми силами старалось покрепче обхватить меня своими черными щупальцами. И из этих цепких объятий невыносимо трудно, а порой и невозможно выпутаться, если уж ты позволил им проникнуть достаточно глубоко внутрь тебя. Это как камень, прикованный к твоей ноге, который тащит тебя вглубь, в пучину. Свет остается наверху, он все тусклее, а ты глубже и глубже погружаешься. А внизу пугающая темнота. И кажется, что ты сходишь с ума. Возможно, это так и есть. Безысходность, безнадежность, тревога, боль – душа будто впитывает всю эту мерзость глубоко в себя, и не может никак очиститься.
Я принял решение покинуть насиженное, престижное и материально благополучное место научного сотрудника в пользу французского предприятия, где французский являлся вторым (а зачастую и первым) рабочим языком. Но не думайте, пожалуйста, что я совсем уж ненормальный, и руководствуюсь внезапными импульсивными желаниями в принятии важных жизненных решений. Я сменил научную специфику своей работы на инженерную, оставаясь работать строго в рамках своей специальности. Это даже был в некотором роде прорыв, я получил возможность приобрести ценнейший профессиональный опыт и опыт работы в иностранной компании.
Однако, при поступлении на работу возникла довольно существенная проблема, грозившая перечеркнуть все мои планы и устремления. Проблема заключалась в том, что на эту позицию брали уже людей с языком. И я под это требование категорически не подходил. Но что нам, собственно, общепринятые стандарты. У меня будет свой, собственный путь, и именно у меня все обязательно получится. Так думал я, вооружившись интернетом и обложившись учебниками французского, за две недели до интервью. Буквально проглотив первые уроки Поповой-Казаковой, и пытаясь заучить как можно больше фраз и предложений, я старался мыслить как интервьюируемый меня человек, придумывая сам себе вопросы, на них же и отвечая. Вероятно, мои попытки составить более-менее связанные словосочетания вызвали бы сейчас улыбку у меня же самого. Но на тот период времени у меня не было другого выбора, кроме как выискивать в сети приблизительно подходящую для моих целей лексику, и составлять на ее основе сценарий предстоящего собеседования. К счастью, меня интервьюировала русскоговорящая девушка, и, будучи технарем по работе и образу мыслей, она интересовалась в первую очередь моими познаниями в области специальности. Собственно, это был мой единственный шанс зацепиться за эту работу, показав себя как специалиста. И это был успех. Мне повезло, в конце беседы меня спросили на франсэ несколько ничего не значащих вопросов, не требующих развернутых ответов, и я был принят.
Начались производственные будни. Кризис подкосил предприятие и практически довел до банкротства через месяц после того, как я пришел сюда работать. Мне пришлось продать свою машину, чтобы иметь хоть какой-то кэш. Но я никогда не забывал, зачем я здесь. По вечерам я обкладывал себя учебниками по французскому и учил, учил, и еще раз учил. А на работе читал почту, отвечал на вопросы, слушал и пытался говорить. Я завел себе блокнотик, куда записывал всю услышанную и прочитанную мной новую лексику, не отходя, как говорится, от кассы. Мои коллеги по отделу поначалу скептически смотрели на не говорящего по-французски инженера, и явно недоумевали, а как меня вообще взяли на эту должность без языка. Ведь в их понимании я не мог ни говорить, ни читать, ни понимать, и это было правдой. Но, как говориться, курочка по зернышку. Вот и я клевал по зернышку. Целый день французская речь, почта на французском, вся документация на французском. Единственная проблема, которая была действительно неподвластна мне, так это нежелание французов поддерживать со мной диалог. Как только я раскрывал рот, француз терял ко мне всяческий интерес. Ему ведь нужно работать, а не выслушивать потуги французской речи, коими в тот момент являлись мои попытки заговорить. И я их вполне понимаю.
Но, тем не менее, к концу испытательного срока никто уже не сомневался в моем успехе на поприще овладевания языком. Я уже по полной программе работал с группой проекта, отвечал на письма и участвовал в планерках. Единственное, с чем по прежнему была настоящая проблема, это с недостаточной возможностью практиковать живую французскую речь. Разговорной практики было очень мало. Если ты не можешь четко изложить свою мысль, с тобой никто не хочет разговаривать. Тогда вся коммуникация идет через переписку. Получался в какой-то степени порочный круг, чем хуже ты изъясняешься по-французски, тем меньше у тебя возможности практиковаться. А чем меньше у тебя возможности практиковаться, тем, как следствие, хуже ты изъясняешься по-французски. Разорвать его мне в конечном итоге помогли новые поставщики, которые еще не были столь категорично настроены, чтобы не разговаривать со мной. Им приходилось волей-неволей слушать мою сбивчивую речь и поддерживать разговор. И я этим пользовался по полной программе. Такого шанса больше не будет, думал я, снова и снова отыскивая очередную жертву в катакомбах заводского цеха.
Сейчас я уже с уверенностью могу сказать начинающим свой путь в изучении языка, по крайней мере, о двух вещах, которые очень мешают нам в этом непростом деле. Во-первых, никогда не думайте о том, какой малый вклад в дело покорения языка вы сделали сегодня, сделаете завтра или сделаете через неделю. Естественное разочарование никак не добавит вам самоуверенности и самооценки. Нужно просто делать то, что должен, и будь, что будет, как говорили древние рыцари времен сэра Томаса Мэлори. И рано или поздно количество перерастет в качество, и вы непременно увидите настоящий, вселяющий уверенность прогресс. Занимайтесь каждый день, и все обязательно получится. Во-вторых, не бойтесь разговаривать, как ни банально это звучит. Начните с воображаемого собеседника, говорите ему все, что считаете нужным, с ошибками, с неправильным произношением, пусть. Просто говорите вслух, сами с собой, почему бы и нет. Это удача, если вы встретите настоящего франкофона. Не упускайте такой шанс, говорите ему все, что приходит в голову. Культура воспитания, скорее всего, не позволит ему остаться безучастным.
Прошел год. Появилась надежда, и мы снова подали документы на квебекскую программу. За месяц до интервью в посольстве я решился на отчаянный шаг, уволившись с работы и вплотную занявшись подготовкой. Я составил целый сценарий интервью в вопросах и ответах. Это было повествование о моей жизни, работе, учебе и увлечениях. Я написал целые трактаты по мотивации, планам на будущее и своей любви к французскому языку. Я как актер репетировал свою звездную роль, выступая то за себя, то за консула, словно каторжник в своей одиночной камере, ходил взад-вперед по квартире, тысячу раз проговаривая одно и то же. Я нашел единомышленников и общался с ними по Skype по-французски, за что им моя бесконечная благодарность. Я занимался по десять-двенадцать часов в день. Наверное, в эти моменты я был похож на сумасшедшего. Иной раз мне казалось, что я могу часами разговаривать на какие угодно темы, иногда у меня было ощущение, что я ничего не знаю. Эти два полярных чувства могли сменять друг друга буквально в течение нескольких минут. Но этот месяц был для меня прорывным. Впервые я почувствовал, что я могу и хочу говорить на французском. Это можно сравнить с бегом по глубокому снегу в тяжелых армейских сапогах. Сначала сугробы начинают таять, и бежать тебе становится все легче, потом ты выбегаешь на высохший травянистый газон, а сапоги на твоих ногах превращаются в легкие удобные кеды. Ты бежишь все быстрее, быстрее, и тебе уже трудно остановится. Впереди тебя трамплин, ты отталкиваешься от него и летишь. И летишь, и не падаешь на землю. И ты говоришь, и чувствуешь, что твоя речь исходит не из головы, а от самого сердца.
Этот день я запомню на всю оставшуюся жизнь. Это шуршание принтера, распечатывающего наши сертификаты отбора в Квебек, наполняющее тебя осознание того, что ты прошел, что это и есть высшая награда за труд и высокие устремления.
– Vous êtes accepté, Monsieur. Êtes-vous heureux, Monsieur?
– Oui, bien sûr…